— А пока… просто стой. И наблюдай.
Он подчинился. Остался на коленях.
А я…
Я уже не могла остановиться. Пальцы между ног были тёплыми, влажными, двигались уверенно. Волны разливались изнутри — по бёдрам, к животу. Я приоткрыла губы, и мой взгляд встретился с Лиссиным снова.
— «Tu as décidé de me devancer?» («Решила меня опередить?»)
Я чуть наклонила голову в ответ, не убирая руки.
— «Nous jouons toutes les deux. Et tu es même plus audacieuse…» («Мы обе ведем игру. А ты даже смелее…»)
Лисса кивнула, намекнув взглядом на мою руку внизу.
Я улыбнулась.
— «Tu ne peux même pas imaginer à quel point je suis audacieuse. Tu veux voir ?» («Ты даже не представляешь, насколько смелее. Хочешь посмотреть?»)
Она приподняла бровь. Глотнула вина.
— «Bien sûr.» («Конечно.»)
Марк не дышал. Он сидел, как статуя, между двух безумий. Между двух сестёр, одна из которых вела игру, а вторая разжигала её.
В комнате повисла тишина. Тишина с дыханием, со светом, с жаром.
Слишком много кожи.
Слишком мало границ.
Слишком яркий жар внутри.
И я знала: как только я прикажу — он сделает. Всё.
Но я не спешила.
Я тянула. Я наслаждалась.
Я была хозяйкой момента.
Я встретилась взглядом с Лиссой, и между нами вновь вспыхнуло то самое невидимое напряжение, от которого всё внутри трепетало сладкой, горячей волной. Её губы чуть дрогнули в ухмылке, а взгляд медленно перетёк на замершего перед нами Марка. Бедный мальчик явно не знал, куда себя деть: его глаза хаотично метались от обнажённой Лиссы, которая сидела совершенно открыто, вытянув одну ногу, а вторую согнув в колене, ничуть не скрывая нежные лепестки между гладких бёдер, ко мне, которая, приподняв короткую юбку, уже довольно смело и ритмично погружала пальчики в свой тёплый, влажный цветок.
Вино, разлитое по венам, заставляло моё тело приятно тяжело расслабиться и вместе с тем усиливало возбуждение до звенящей остроты. Кожа пылала, а каждое движение пальцев отзывалось сладкой дрожью глубоко внутри. Я видела, как лицо Марка покрывается смущённым румянцем, и от этого ощущения власти над ним внутри меня разливалась новая горячая волна. Мне нравилось, что он нервничал, нравилось, что он так откровенно смущён и возбуждён одновременно.
Наконец Лисса нарушила томительную паузу, лениво, с откровенным вызовом произнеся:
— Слуга, тут стало слишком жарко. Открой окно и раздевайся сам. Тебе ведь тоже жарко, правда?
Я улыбнулась, подхватив её игру и ощутив собственный голос чуть хриплым и томным, сама от себя не ожидая такой смелости:
— Только просто раздеться будет скучно, Марк. Мы хотим увидеть шоу. Потанцуй для нас.
Марк, вздрогнув, послушно направился к окну и широко распахнул его, впуская в комнату прохладный ночной воздух, от которого кожа покрылась лёгкими мурашками, только усилившими моё возбуждение. Затем, молча, избегая смотреть прямо на нас, он встал в центре комнаты. Я протянула руку и, уже не глядя, включила случайную мелодию на музыкальном центре.
Заиграла плавная, чувственная композиция с глубокими басами, идеально подходящая для ситуации. Марк замер на мгновение, собираясь с мыслями. Затем его тело начало двигаться в такт музыке. Он явно нервничал, но чем дальше, тем увереннее становились его движения. Сначала он медленно покачивал бёдрами, постепенно входя в ритм, затем его руки потянулись к краю футболки и стали неспешно поднимать её вверх, обнажая подтянутый живот и крепкую грудь.
Я заворожённо смотрела на него, чувствуя, как мои пальчики сами собой снова начали ласкать горячие складочки моего цветка. Каждое новое движение Марка заставляло сердце учащённо биться, словно это я была сейчас на сцене, обнажаясь перед ним. Он сбросил футболку на пол, продолжая двигаться: его ладони медленно скользили по груди и животу, спускаясь всё ниже и ниже к поясу шорт. Я заметила отчётливую выпуклость, которая напрягала ткань, выдавая его возбуждение. Эта деталь заставила меня судорожно сглотнуть, и я почувствовала, как моя пещерка наливается новой влажностью.
Рядом со мной Лисса чуть раздвинула бёдра пошире, полностью обнажая себя, и принялась медленно гладить пальчиками свои лепестки, глядя прямо на Марка, с вызовом и дерзостью. Его дыхание стало сбивчивым, он замешкался на мгновение, явно не ожидая настолько откровенной реакции от нас обеих, но затем, поймав себя, он повернулся спиной и, чувственно двигая бёдрами, стал медленно стягивать шорты, постепенно оголяя ягодицы в облегающих чёрных боксерах.
От увиденного я едва не застонала вслух. Внутри меня нарастала острая потребность, пальцы двигались всё увереннее и быстрее, погружаясь глубоко, касаясь чувствительной внутренней стеночки. Я ощущала себя полностью открытой, беспомощной перед собственным возбуждением и в то же время невероятно властной, ведь именно я сейчас командовала всей сценой. Я бросила короткий взгляд на сестру: её глаза полыхали желанием, а губы были чуть приоткрыты, выдавая её наслаждение.
Когда музыка стихла, Марк, тяжело дыша и покраснев, остановился в центре комнаты, оставшись лишь в чёрных облегающих боксерах, где отчётливо проступали контуры его напряжённого члена. Он застыл, опустив глаза, не решаясь смотреть на нас, хотя его любопытство было очевидно. Я медленно вынула пальцы из своей горячей глубины, ощутив собственную влажность на них, и тихо произнесла, удивляясь смелости своих слов:
— Ты хорошо справился, Марк. Но мне кажется, ты что-то ещё не снял…
Лисса тихо рассмеялась, протянув руку ко мне, и провела ладонью по моему бедру, оставляя после себя дорожку мурашек, прежде чем взглянуть на Марка и соблазнительно, почти шёпотом, подтвердить:
— Exactement. («Именно так.»)
Марк стоял перед нами, обнажённый и напряжённый до предела. Его грудь вздымалась от тяжёлого дыхания, взгляд был опущен, но мы обе чувствовали, как он жаждет — не просто разрядки, а внимания. Нашего внимания. И именно мы решали, когда и как он его получит.
Я посмотрела на Лиссу и, чуть наклонившись к ней, прошептала по-французски, мягко и лениво, будто обсуждала погоду:
— «Il est vraiment… grand, non ?» («Он правда… большой, да?»)
Лисса скосила на меня глаза и кивнула с озорной ухмылкой:
— «Plus grand que Fed.» («Больше, чем у Фэда.»)
Я слегка вскинула бровь, прикусывая нижнюю губу, и, не отводя взгляда от его стоящего, пульсирующего достоинства, продолжила:
— «Et maintenant ? Tu vois à quel point il est excité…» («А теперь? Видишь, насколько он возбуждён…»)
— «Et depuis longtemps. On le torture.» («И уже давно. Мы его мучаем.»)
— «Tu crois qu’on devrait l’aider ?» («Думаешь, стоит помочь ему?»)
— «Comme dans le parc ?» («Как в парке?»)
Я едва заметно улыбнулась, вспомнив ту вечернюю сцену — и то, как быстро мы тогда сломали собственные запреты.
— «Et moi ?» («А я?»)
— «Tu veux aussi ?» («Ты тоже хочешь?»)
Я кивнула, не скрывая уже ни желания, ни жара между бёдер:
— «Je ne dirais pas non…» («Я бы не отказалась…»)
Лисса посмотрела мне прямо в глаза, и её голос стал почти шепчущим, тёплым и медовым:
— «Alors, ensemble.» («Тогда — вместе.»)
Я не успела даже вдохнуть, как она наклонилась и с лёгкой, плавной уверенностью обхватила губами головку его члена. Марк вздрогнул, будто от удара током, и ахнул — громко, срываясь, как человек, не верящий в происходящее.
Его руки сжались в кулаки, а ноги дрогнули. Он явно ничего не понял из нашего диалога, и это сделало его реакцию ещё острее. Он не ожидал. Он и представить не мог, что мы пойдём так далеко.
А я просто наблюдала за Лиссой. За её движениями, за тем, как её губы скользят по его плотному древку, как язык мягко и медленно обвивает его основание. Я чувствовала, как у меня подгибаются колени. Как внутри всё сжимается от одной только мысли, что это происходит на моих глазах. И что сейчас — моя очередь.
Я опустилась рядом, чувствуя жар его тела, исходящий прямо мне в лицо. Медленно, очень медленно провела кончиком языка вдоль пульсирующей вены сбоку, и он застонал — глухо, тяжело. Мой рот обхватил его чуть ниже, пока Лисса ласкала верхушку. Мы двигались в унисон. Наши языки, губы, дыхание — всё слилось в одну волну. Он трясся. Он был наш.
Я чувствовала, как мои собственные лепестки пульсируют, как влага течёт по внутренней стороне бедра. Моё тело трепетало, пальцы сами скользнули к подоле юбки и нырнули под неё, туда, где уже всё было горячо и мокро. Я ласкала себя, не отрываясь от его тела, погружаясь всё глубже в это безумие.
— «Il va exploser…» — прошептала Лисса, облизав его верхушку. («Он вот-вот взорвётся…»)
Я кивнула, дыхание сбилось:
— «Qu’il le fasse. Pour nous.» («Пусть. Ради нас.»)
Он смотрел на нас в полубезумии, уже не в силах говорить, не в силах думать. Только дышать, дрожать, и быть — нашим.
