Она щёлкает затвор. Камера издаёт короткий щелчок, второй, третий.— Хорошо… теперь подними правую руку, проведи по волосам. Да. Медленно. Дай шее открыться. Боже, Курай, ты даже не представляешь, как это красиво. Смотришься как статуэтка из мрамора, только живая. Горячая.
Я усмехаюсь, ощущая, как внутри поднимается то самое чувство — не стыда, не скромности, а нежного, трепетного возбуждения. Когда тебя не просто смотрят — тебя видят. И хотят запомнить. Сохранить. Почти обожествляют.
— Дай мне ещё один, чуть сбоку. Да, ногу — вот так. Бёдро вперёд. Пусть видно будет линию. Волосы не трогай, пусть струятся.
Ещё один кадр. И ещё. Лисса отступает назад, на секунду заглядывая в экран камеры.
— Ох… хочешь посмотреть?
Я подхожу к ней сзади, прижимаясь грудью к её лопаткам, утыкаясь подбородком в плечо. Мои соски ощущают лёгкую прохладу от её кожи. На экране — я.
Стою в световой полосе, одна нога впереди, спина прямая, волосы свободно падают по плечам. Грудь освещена, а живот и бедра уходят в тень, только едва выделяется мягкая линия моей расщелинки — будто случайно подсмотренная. Лобок с тем самым светлым пушком почти неразличим, но его присутствие ощущается. Не вульгарно. Не вызывающе. Чисто. Женственно. Красиво.
— Это… — выдыхаю я, не зная, как описать это ощущение. — Я не знала, что выгляжу так.
— Потому что ты никогда не смотрела на себя моими глазами, — шепчет Лисса, нажимая «вперёд» и показывая следующий снимок. — Ты словно произведение. И каждая деталь в тебе — будто часть мелодии. А вместе — музыка.
Я молчу, потому что в горле внезапно пересохло. Не от волнения. От того, как сильно я чувствую её любовь. Её взгляд. Её желание сохранить то, что ей дорого. Меня. Мою женственность. Нашу близость.
Я прижимаюсь крепче, обнимаю её за талию и целую в шею. Камера повисает у неё на груди, но пальцы Лиссы всё ещё держат её — как будто боится, что снимки исчезнут, если отпустит.
Я шепчу:
— Хочу, чтобы ты сняла ещё.
Она поворачивает голову ко мне, её губы касаются моих. Она улыбается — и в её глазах столько тепла, что я чувствую, как дрожь пробегает по всему телу.
— Тогда встань на диван, — повторяет Лисса, поворачиваясь ко мне. — Свет падает сверху, по спине, как будто кто-то рисует на тебе световой кистью, а контур твоих бёдер будет в полутени…
Я не отвечаю, просто мягко ухмыляюсь и, приподнявшись на носочках, ухожу от её рук. Поднимаюсь на диван, ощущая, как мягкие подушки прогибаются под стопами. Прямая спина, расслабленные плечи, руки свободно вдоль тела — я снова становлюсь частью её кадра. Только теперь уже не просто моделью, а… чем-то большим. Частью замысла. Часть нас.
— Подними подбородок… да. Теперь чуть на бок. Отлично… — Лисса прищуривается, поправляет фокус, щёлкает пару раз. — Видишь, как свет очерчивает талию? Это чудо…
Я ощущаю это физически. Как тёплая полоса солнечного света скользит по моей лопатке, вдоль позвоночника, задерживается в ямке у копчика. Между ног — лёгкая прохлада, но с каждой секундой она кажется всё более электрической. Сладкой.
— А теперь... хочешь, переместимся? — предлагает Лисса, отрываясь от камеры. — В гостиной сейчас лучшее освещение. Там коврики на полу — на них удобнее. Я хочу, чтобы ты была... ближе к земле. Приземлённой. Настоящей.
Я киваю. Идти мне даже не нужно — я просто спрыгиваю с дивана, чувствуя, как грудь чуть подпрыгивает, как воздух касается сосков. В этом движении есть что-то игривое. И чувственное. Я прохожу мимо неё, и наши тела на мгновение задевают друг друга. Её кожа чуть влажная, как у меня. Мы обе — ещё из душа, но уже из другого мира.
Гостиная встречает нас мягким утренним полумраком. Шторы здесь тоже чуть прикрыты, но свет просачивается, играя на полу пятнами. На коврах — подушки, брошенные пледы, в воздухе — лёгкий аромат наших духов, впитавшийся в ткань.
— Стань у стены, закинь руки за голову раскрывая себя. Я перейду сейчас на черно-белое изображение, так будет даже лучше.
Она возится с фотоаппаратом, переключая настройки, потом победно улыбается и вскинув фотоаппарат делает несколько кадров.
— Божественно! Ложись на бок, — просит Лисса. — Руку под щёку. Вторую вдоль бедра. Нет, чуть-чуть согни колени, так… Да, красиво. Так, будто ты только что проснулась и никто не должен видеть тебя такой. Только я.
Щелчок. Потом ещё.
Я чувствую, как моё тело живёт под её взглядом. Как каждая клеточка кожи откликается, подстраивается под её слова. Я двигаюсь с ленивой пластикой, ощущая, как всё внутри медленно закипает. Лисса то и дело приближается, поправляет прядь, отводит локоть, легко касается моего бедра, чтобы чуть развернуть его — и каждый её штрих по мне словно электричество. Мне хочется, чтобы она не останавливала.
— Сядь. Положи на руки на колени. — Голос становится чуть хриплее. — Спина прямая, ноги свободно. Накинь на плечи прозрачную водолазку будто ты еще ее не одела, смотри в камеру. Да, пусть бедра раскроются.
Я делаю, как она просит. Сажусь прямо на коврик, ладони отводя назад, вытягиваю позвоночник, а ноги, не думая, развожу. Колени направлены в стороны. Я чувствую, как мои лепестки между ног раскрываются, мягко, но ощутимо, открываясь к свету и воздуху. Необнажённо — но так, что это ощущается почти интимнее, чем если бы я показывала всё.
Лисса замирает на миг. Потом делает шаг вперёд и… снимает. Щёлк. Щёлк.
— Ты чувствуешь, какая ты сейчас? — шепчет она. — Открытая. Настоящая. Не стеснённая. Такая, какой я всегда тебя вижу.
Я не могу ответить. Только дышу чуть чаще. Внутри пульсирует тепло. Оно растекается из центра — оттуда, где я чувствую мягкое прикосновение воздуха к своим раскрытым лепесткам. Я мокрая. Немного, едва. Но достаточно, чтобы осознать — меня эта съёмка возбуждает. Не вульгарно. А по-женски. Глубоко.
— А теперь… последний, хорошо? — шепчет Лисса, чуть поднимая камеру. — Колени чуть сдвинь. Сложи руки за голову. И голову назад. Да. Закрой глаза.
Я подчиняюсь. Мягко стягиваю ноги, сохраняя расслабленную позу. Мои бёдра всё ещё открыты, но чуть плотнее. Лобок освещён. Лепестки — в полутени. Я закидываю руки назад, ощущая, как напрягаются плечи, как грудь поднимается, соски становятся твёрже. И откидываю голову. Волосы падают на лопатки. Я закрываю глаза.
Последний кадр.
— Всё, — шепчет Лисса. Камера мягко опускается. — Всё, mon amour.
Я остаюсь сидеть ещё пару секунд, потом расслабленно ложусь спиной на ковёр. Кожа ощущает текстуру — ворсинки, тёплую ткань, но всё это — будто на фоне. Главное — я. Моё дыхание. Моя сестра.
Я смотрю на неё снизу вверх, и в уголках губ рождается лёгкая, тёплая улыбка. Не сексуальная. Не вызывающая. А… благодарная. За то, как она меня увидела. За то, как раскрыла меня — снова.
Я лежу на полу, чувствуя, как прохладный ворс ковра ласкает мою спину. Он немного колется, особенно в районе лопаток и поясницы, но это только усиливает ощущение собственной обнажённости. Я совершенно голая. Руки раскинуты, волосы распущены, дыхание... чуть сбилось. Я сама это чувствую — грудь поднимается чаще, чем обычно, соски уже давно затвердели, а между бёдер… мягкая, волнительная влажность, лёгкое, пульсирующее предвкушение.
Я смотрю на Лиссу.
Она стоит в полутьме напротив меня, держа фотоаппарат в руках. Такая же нагая, как и я. Такая же прекрасная. Её кожа чуть влажная, в волосах играет свет от окна. А грудь... грудь двигается в такт её дыханию, с мягкой упругой тяжестью, соски торчат, как будто просят внимания. Бёдра открыты, и тонкая полоска волос на лобке — такая же аккуратная, как всегда — почти сливается с линией тела. Я вижу, как между её ног мерцает влага. Она смотрит на меня так, словно чувствует каждую мою мысль.
И я понимаю — я хочу её.
Не просто телом. Я хочу ощущать её рядом, на себе. Внутри себя. Хочу чувствовать её дыхание, губы, язык. Хочу раствориться в ней, быть с ней — без слов, без паузы, без чего-либо между нами.
Я поднимаю руки к ней, ладони раскрыты, пальцы чуть дрожат. Голос выходит почти шёпотом, но с жаром, с теплом, с откровенной нежностью:
— Viens à moi, mon amour... Permets-moi de te sentir.(Иди ко мне, моя любовь… Позволь мне ощутить тебя.)
Лисса не говорит ни слова.
Она плавно опускает фотоаппарат на ближайший столик, и уже в следующую секунду её шаги звучат рядом. Колени касаются ковра, она склоняется ко мне. Я тут же обнимаю её, прижимаю к себе, ощущая её разгорячённую кожу на своей. Её грудь прижимается к моей — наши соски касаются, трётся, вызывая дрожь, которую невозможно скрыть.
Мои пальцы скользят по её спине, вниз, к изгибу поясницы, ниже — к ягодицам, крепким, подтянутым. Я целую её. Сначала нежно, но жадно. Потом глубже, языком, втягивая её губы, ощущая вкус — родной, возбуждающий, сводящий с ума. Её язык касается моего, танцует, тянет, то уходит, то возвращается. Мы целуемся так, будто никогда не целовались. А ведь мы знаем друг друга с рождения.
Лисса переворачивает меня, оказывается сверху, её волосы падают на моё лицо, щекочут. Она улыбается и начинает двигаться вниз, поцелуями прокладывая тропу от губ к подбородку, к шее. Она знает, как я чувствительна здесь. Мои пальцы вжимаются в её лопатки, а из груди вырывается тихий стон.
