Монитор погас.
Черная плоскость экрана отражала окровавленное небо за окном.
— Конец.. конец чего? – дрожащим голосом спросила девушка, щурясь от неестественно красного света.
— Постмодерна. – ответил Глеб, — России. Света.
— Да что ты несёшь, либераха ебаный? – по синеватому от выпитой водки лицу мента стекала капля пота, — Какой конец России? В жопу себе его засунь. – произнёс он вовсе не сердито, а, скорее, озадаченно.
— Конец света, конец России, конец всего, что мы знали, — Глеб, сжимающий в руках пустой бокал, вздохнул, — Всё. Проснулся пятиногий пёс Пиздец.
— Ноешь и ноешь. Скажи спасибо, что президент хоть хороший. А не Ельцин, блядь, или Медведев. — он кивнул, будто соглашаясь с самим собой, — А как ему не хорошим быть? Отечественное производство!
— Что?
— Их же у нас, на Сибири производют. – поведал он, — У меня.. у меня короче щурин на таком заводе работал, ёпта. Конечно, у них там всё засекречено было... а набухались мы с ним раз, так он мне рассказал про то, как этих Путиных штампуют.
— Да рассказывал ты! – кисло прогундосила Катя.
Мент проигнорировал её.
— Каждый день, понимаешь, производят по сотне клонов. И это только в одном цеху.
— А зачем столько? – покосился на него Глеб.
— Г-сударственная тайна! – оглянулся по сторонам. — Вдруг нас ФСБ прослушивает?
— Да не пугайся ты, — Глеб отмахнулся, — У ФСБ дела поважнее есть, чем алкашей в синагоге прослушивать.
— Ну лады. – мужчина пододвинулся к ним с Катькой, и обдав их ароматом перегара, начал рассказ, — Они Храм строят. Новый Храм.
— Чи-иво? – Катя удивилась.
— Того, шлюха сраная! Одного двойника по телевизору показывают, второго – на конференции, третьего – на мясо. А остальные – так, промышленные отходы. Из них и строят Храм. Чё тут непонятного, ёпт?
— А где настоящий Путин?
— Нет его.
— Умер?
— Нету его, манда тупая. Не существует!
— Как это не существует? — удивилась Катя, приподняв брови. — А как же все эти его выступления, саммиты, "Единая Россия"?
— А это всё — клоны, — не без гордости произнёс мент, как будто открывая секреты вселенского масштаба, — Каждый из них – программа, прописанная на компьютере. "Владимир Владимирович" 2.0, 3.0 и так далее.
— Ебанулся! – недоверчиво глянула на него проститутка, — Ну головой подумай: если настоящего Путина не существует, то с кого тогда взяты копии?
Полицай задумался.
— Пошла нахуй. – констатировал он.
— Так получается, он – симулякр? – задал вопрос музыкант.
— Чё, блядь?
— Ну, копия, не имеющая реального прототипа. – объяснил он, — То есть, мы живем в мире, где Путин — это просто бренд. Типа "Кока-колы". — продолжил Глеб, с ухмылкой глядя на мента.
— А, понял! – мент, наклонившись к столу, с восторгом произнёс: — Я ж говорил, что ты умный, Рабинович!
— Нихуя он не умный. – Катя вздёрнула подбородок, — Просто понтоваться любит. – её взгляд упал на гноистую ладонь Адольфа, сжимавшую рукоять молотка.
Истрактовав это как призыв к действию, усатый, всё так же нервозно, быстро и егозисто опустился на колени, положив поднос с телевизором перед собой. Замахнулся. Ударил. И только в этот момент, когда каменный клин соприкоснулся с исцарапанной пластмассой, гости пиршества поняли что слова Глеба про пятилапого пса были абсолютной правдой. Даже не так – не просто правдой, а тем основополагающим logos, которое было в начале всего, было с Богом и было Богом.
Несколько десятков ударов раздробили аппарат на множество крохотных осколков. Осторожно разкучковав их по поверхности подноса, немец, скрипя коржавыми суставами, приподнялся и подал сие блюдо к столу.
— Ну ёб твою мать, ну Ад.. Адик! – выбранился полицейский, — Чё, блядь, ничего пооригенальнее придумать не мог?
Закрыв глаза, Адольф сложил руки напротив своего лица, как нищий, просящий милостыню. Сделал хоботообразное движение губами, приоткрыл рот – из того начала течь вязкая, полная желтоватых комков жидкость. От неё исходил запах, подобный запаху трупика животного, пролежавшего долгий летний день под палящим солнцем – запах разложения, родной и близкий. Как только жидкость наполнила пространство между его ладонями, он разомкнул их, вылив жижу на поднос, после чего, повторив это ещё три раза, перемешал мутное крошево с ней. С виду месиво походило на перетлевшее мясо, недомолотое в мясорубке.
— Сие есть тело Мое, что за вас предается, – растягивая каждое слово, сказал он, — Сын сучий идет по предназначение, горе тому человеку, который его предать.
Шикльгрубер окинул присутствующих хладнокровным взглядом. Когда его беглые, впалые глазёнки задержались на старике, он переменился в лице.
— Гер-р Штефан? – он непривычно-ласково улыбнулся, — Маленькая улитка, медленно взбирайся по Фудзияме!
Дед отшатнулся.
— Сгинь, говноед! – забормотал, — За Сталина!
— Герр, вы меня забыть?
— Говноед! – хрипло повторил дед.
— Я есть ваш друг. Адольф. Помните, как мы вместе работайт над "Фудзи"...
— Ленин жил, Ленин жив! – он подскочил на месте, выгнув спину колесом и выпучив зенки, которые, казалось, были готовы вылезти из-под дряблых складок век. Пальцы, растопыренные как паучьи лапы, подались вперёд, пытаясь отгородить своего владельца от чужеродной силы. Дед зашипел.
— По.. Пшёл лесом, фриц... – процедил он, подтягивая слезающие с голых ягодиц штаны, — Никогда, никогда, никогда... – его голос перешёл в истеричный шёпот.
— Герр Штефан, — с неумолимым спокойствием произнёс Адольф, — вы не понимайт. Мы с вами были писать историю. Вы были моим вдохновением, моим муза!
— Говноед! — снова закричал дед, но его голос звучал уже не так уверенно.
Глеб с ментом переглянулись.
— Пизданулся.
— Петушара, эт ты мне? – полицейский возмутился.
— Я про деда. На войне пизданулся... – виновато поджав губы, ответил Глеб, — Хотя мы все тут своего рода ветераны. Правда, без наград.
— Рабинович, блядь! – он с трудом сфокусировал взор на своём собеседнике, — Ну прекращай, ну сколько можно-то, нахуй?
Глеб сделал примирительный жест.
Дед замолчал. Откуда-то из глубин его гортани донёсся утробистый хрип, за которым последовал поток бессмысленных междомётий – коммунизм, Сталин, фрицы, Япония и что-то неразборчивое. Что-то не по русски.
— Что ж вы, выродки... – наконец он смог выдавить из себя нечто внятное, — Совсем старость не уважаете!
— И правда. – брезгливо сказала Катька, — Не мужики вы что-ли? Деду помочь не можете?
Глеб продолжал наблюдать за дедушкой. Непроизвольные движения дряблых рук и бормотание напоминали ритуал, который когда-то мог иметь смысл, но сейчас выглядел жалким подражанием некогда существовавшей реальности, или попыткой скрыть её отсутствие. Он тряс перхотистой бородой, как шаман, входящий в состояние транса – шаман двадцатого века, века метанарративов, сверхидей и Человека. Двадцатый век прошёл, а шаманы остались, правда теперь они воззывали к мёртвым духам, в которых и сами перестали верить. И обряды их были направлены не на, например, вызов дождя, а на пробуждение воспоминаний о том, что когда-то и вправду был дождь. А ведь каждый, – подумал Глеб, – своего рода шаман. Только одни дредастые, на сцене скачут, а других в жопу менты дерут.
— Глеб, ты баба! – до его сознания донёсся высокий Катин голос, — Глеб, бля!
А потом прокуренный ментовский бас. И монотонный речитатив Адольфа. И повторялось одно слово – Фудзи, гора Фудзи.
— А что за Фудзи? – Самойлов услышал себя со стороны, извне.
Голова кругом, в глазах двоится. Фудзи.
— О, это очень забавная история. – усмехнулся немец, — Слышать о Иосифе Менгеле?
Глеб кивнул.
— А об "отряде 731"?
— Да ёпта, ближе к сути! – вмешался в их диалог мусор.
— Гут. – Шикльгрубер, чинно сложив руки за спиной, начал рацею, — В 1932 году, японский император Хирохито основал специальный отряд под кодовым названием "отряд 731". Известный как отряд смерти. В своём составе он иметь три отдела. Первый был исследовать...
— Не слышишь, пёс? Ближе к сути!
— Альфред Кинси. – проворковал Адольф, — Альфред Кинси, американский сексолог, биолог и психолог. Родился 23 июня 1894 года. Известен своими исследованиями в область человеческой сексуальность. – он продолжил, — Мало кто знать, но в 1935 году, после прочтения лекции в университет штата Индиана и привлечения внимания общественности к своим исследованиям, Фонд Рокфеллера, тогда сотрудничавший с императором Хирохито и мной, – он сделал низкий поклон, — Вашим покорным слугой, начал спонстровать его изыскания. Дело в том, что в поле научного дискурса начала 1930-х годов, благодаря экспериментам "отряда 731" и герра Иосифа Менгеле, была выдвинута концепция "androgyne secundarium", которая позже эволюционировать в "homo dolboebus". Походить от двух латинских слов, неудачно исковерканных философом и антропологом Ёсимурой Такусоу. "Dolbo" – двойной и "ebus" – "я имею", тоесть, имеющий двойную природу. Проще говоря, "homo dolboebus" есть андрогин – одновременно и герр, и фрау. В то же время он не является ни тем, ни другим в полной мере. Создание такого человека было целью проекта "Фудзи", работа над которым началась в марте 1936 года. Почему "Фудзи", спросить вы? – сделал паузу, — Улитка медленно взбирается по Фудзи, не ропчет, не противится судьбе. Если улитка думать, что она Фудзи, то и ползти перестанет – незачем ей это.
