Завывыния ветра. Скрежет зубов. Синагога стояла на обочине дороги – безликая, пустая, забытая и покинутая много лет, а может и десятилетий назад. Казалось, что о ней позабыл и сам Господь Бог.
Старый дед сидел на ступеньках святого храма и бормотал что-то себе под нос.
— Комм... ком... кому...
Лицо его, подобно выцветшей фотографии, потеряло цвет, насыщенность, глубину, объем, и было похоже скорее на блеклый след на папирусной бумаге, чем физиономию живого человека.
— Па... партия – ум, честь... честь и совесть.- шептал он ветру. Ветер был его единственным собеседником: ветру можно и на жизнь пожаловаться, и поплакать в холодное плечо, и пожать крепкую руку. Ветер не пошлёт, не оскорбит и не станет спорить – в общем, идеальный товарищ.
Но сегодня что-то нарушило хрупкую идиллию – этим чем-то была малолетняя шлюха с соседней трассы.
— Дед!- она, сцепив зубы, запачканные ярко-красной помадой, дёрнула старика за рукав шинели. — Сижку не стрельнешь?
— Комм... коммунизм...
— Чи-иво?- протянула девчонка. Не смотря на откровенную одежду и вульгарное поведение, был в ней какой-то непонятный, необъяснимый флёр детской невинности.
— Коммунизм... это поэзия...- дедушка продолжал гнуть своё.
— Старик, тут уже давно стихи не пишут. Ты последний,- насмешливо бросила она, садясь рядом, — Поехавший.
— Поэты будут всегда, деточка.- дед по-доброму улыбнулся, обнажая сгнившие десна. — За Родину... За Сталина!
— А сигаретки не найдётся?
— Трезвость– норма жи..
— Ясно!- резко перебила его проститутка. — Дед ебаный. Чтоб ты со своим Сталиным...
Так и не закончив мысль, девушка встала с места. Ждать клиентов было бессмысленно – в такой-то час, в такой-то западне, а сидеть под палящим солнцем, рядом с ополоумневшим дедом – сомнительное удовольствие.
— Внучка... ты... ты куда?- старик возмутился её желанию уйти. — Женщина падшая... пирожков мне принеси...
— Да пошёл!- рявкнула та в ответ, направляясь внутрь небольшого здания.
Стены обветшавшей синагоги, некогда раскарашенные шестиконечными звёздами и замысловатыми узорами, покрыли поцелуи времени – пыль, грязь, гниль. Пол насквозь прогнил, с потолка сыпалась мокрая штукатурка. Ничто не могло устоять перед лёгкими и возбуждающими касаниями времени, ничто не могло противиться им — и так было всегда, и так будет, и так есть.
— Грустно тут у вас...- протянула проститутка, проходя мимо скамеек и касаясь каждой из них белёсой рукой, а затем, остановишись и набрав полные лёгкие воздуха, крикнула что есть мочи — Зиг хайль Гитлер!
"Хайль Гитлер!"- ответило ей эхо. "Зиг Хайль!" закричали, завопили потрескавшиеся стены. На душе стало легко, светло и ясно. Побродив по дому молитвы ещё пару минут, в глубине помещения девушка обнаружила едва заметную дверь, откуда доносились два мужских голоса, и не долго думая, открыла её.
Комната была узкая, тесная да сырая. В лоне её находилась неглубокая миква, посреди которой, за круглым кофейным столиком сидели двое и распивали водку. Их лица было тяжело разглядеть в свете мигающей керосиновой лампы, но что девочка знала точно, так это то, что они выражали крайнюю усталость от этого мира, людей – живущих, мертвых и нерождённых.
— Чего разоралась-то?- хриплым голосом сказал один из них, увидев зашедшую в комнату шлюху. Поправив съехавшую набекрень фуражку, он достал из нагрудного кармана пальто, на плечах которого блестели золотые звёзды, пачку сигарет. — Найдётся прикурить?- обратился мужик к своему собутыльнику.
— Дорогие...- задумчиво произнёс тот. — Нет.. не найдётся.
Мент усмехнулся.
Девушка, подобно пантере, готовящейся к нападению на ни о чем не подозревающую жертву, мялась на месте, будто бы выжидая наилучшего момента для прыжка.
В петле воздуха повисла тишина.
— Чего стоишь? Проходи. Кис-кис...- голос собутыльника оборвал прогнившую верёвку. Нечто тяжёлое и неживое с треском повалилось на пол миквы, после чего тихие шаги по ступенькам окончательно добили мёртвое тело Тишины. Распотрошили, раскрасив комнату, лишённую окон, в ярко-бордовый цвет.
— Слушайте, люди добрые!- пантера, хитро прищурившись, облакотилась на стол. — Всего за...
— Девочка, ты мне вот что скажи,- тот перебил её, — Где мы находимся?
Ответа на этот вопрос, к сожалению, у шаболды не было. Чуть нагнувшись к нему, девушка, томно прикусив губу, провела ладонью по щеке мужчины.
— Я тебя, кажется, видела,- сказала она всё тем же наигранно-томным голосом. — По телеку. Ты не актёр случайно?
Мужик хмыкнул, и приглаживая дрожащей рукой непослушные волосы, с явной насмешкой в голосе ответил,
— Глеб Самойлов.
— Вот как...
— А вас как звать, маркиза?
— Катя.- довольно ответила проститутка, поблескивая кошачьи-зелёными глазками. Жертва была обнаружена. — Глеб, слушай... Всего за пятсот рублей я исполню все твои сокровенные желания..
— Наглеешь.
— Ну хорошо,- хищница не хотела ослаблять хватку, — За триста.
— О-отсоси у тракториста!- пьяно буркнул сидящий рядом мент, и хлопнув в ладоши, откинулся на спинку стула.
— Двести, - шлюха продолжила торг, нагло, бесцеремонно и властно оглядывая подвыпивших мужчин. — Всего лишь двести рублей за возможность трахнуть меня.
— Бабок нет...
— Тогда идите на хуй!
Катя, поморщив конопатый нос, демонстративно развернулась в сторону двери и сделала несколько шагов, но затем замерла, увидев что-то. Или кого-то.
Некий чёрный силуэт, расплывчатые очертания невысокой фигуры, одетой в длинную, крахмально-белую юбку с фартуком и такой же белоснежный чепчик. На минуту встретившись взглядом с незнакомцем, девушка вздрогнула.
Лицо, едва различимое в темноте, казалось Кате до боли знакомым. Суровый взгляд. Впалые щеки. Усы, вертикальной полоской нависающие над тонкой складкой губ. Усы...
— Эй!- блядь окликнула неизвестного.
Говорить было тяжело? смутная тревога, впившись в горло костлявыми пальцами, пыталась перекрыть девочке воздух. Её морозные касания, то робкие, то смелые, звоном колоколов раздавались в ушах, заставляя сердце качать заиндивевшую кровь всё быстрее и быстрее.
— Эй, вы!- повторила Катя, сглатывая комок страха.
Незнакомец молчал, с беспристрастным, ничего не выражающим лицом изучая присутствующих слепыми глазами. Несомненно, он не был похож на живого, нормального, настоящего человека — имело место в его чертах что-то иррациональное, нечеловеческое, вызывающее воистину инстинктивное и бессознательное отвращение. Живые так не выглядят, – в этом девушка была уверена.
— Стол уже накрыт, liebe Freunde.- еле шевеля синюшными губами, сообщил l' étranger. — Пора начать нашу вечерю.
Мент искоса зыркнул на тусклый силуэт неизвестного.
— Вечерю? - после недолгого молчания спросил он, поглядывая то на своего товарища, то на Катю – обое прибывали в оторопи. — Ты кто такой вообще, блядомудина?
— Стол уже накрыт. Вас ждут. - тупо повторил незнакомец. Его приметный немецкий акцент и небольшая картавость делали речь неприятной на слух, хотя и, стоит отметить, довольно своеобразной.
— Нет, торчок, ты не понял. Я спрашиваю, кто ты такой? Кем ся маеш?
На безжизненном лице усатого на секунду проскочила улыбка.
— Вы хотите знать моё имя, герр? - застенчиво опустив голову, спросил человек. Полицай ответил резким кивком. — Адольф Шикльгрубер-р, к вашим услугам. - сказал он. Тихо, почти полушепотом сказал, опосля чего добавил, — Стол накрыт..
— Да понял я, ёпта! Понял! - мент сорвался на крик.
— Не кипишуй. - шикнула на него Катя, за что получила леща от мужчины. — Так что за вечеря? - с явным раздражением в голосе обратилась девушка к немцу, а он, словно не поняв смысла вопроса, или, скорее, не желая понимать, удивленно хмыкнул. При том, как показалось ей, ни одна черта лица Адольфа не вздрогнула, не шелохнулась. Крылья ноздрей не трепетали при вдохе – он не дышал вовсе. Синеватые, дряблые веки не смыкались – он не моргал, даже подолгу глядя на розовощёкий огонёк свечи...
— Да ты чё себе позволяешь? - рявкнул мент то ли Кате, то ли Адольфу, а то ли самому себе. Расхлябаным движением он поднёс уже практически опустевшую бутылку ко рту и сделал пару быстрых глотков. Внезапно закашлялся, и жадно, ненасытно хватая ртом воздух, нагнулся к столу, облакотившись локтями на его поверхность. По гладко выбритому подбородку потекла струйка красной жидкости. — Ёпт! - он прохрипел, отчаянно пытаясь выхаркнуть нечто, застрявшее в горле и перекрывающее ему воздух.
Катя, нервничая, засуетилась над ментом.
— В.. ты в порядке? - обеспокоенно спросила она, хлопая задыхающегося мужчину по спине, – Да что с тобой?
Не смотря на все Катины усилия, тот лишь продолжал лихорадочно отхекиваться – на его лбу выступил холодный пот, вроде того, что появляется на лицах покойников в предсмертной агонии. "Потец" – кажется, так это называли в старину.
— Глеб, помоги ему! Мужик ты или кто? - писклявым, напуганным голосом крикнула девка слегка пьяному музыканту.
— Да как я помогу?
Спасать задыхающегося было слишком поздно. Внезапно, он издал последний глухой хрип, и из его глотки выскочил небольшой металлический предмет.
— Да ёб твою! - полушепотом выругался мент, пытаясь отдышаться и прийти в себя.
