**
Я помню это хорошо. Может не каждый раз до мелочей, не все мгновения подряд, но очень чётко - общий образ, единое ощущение волшебного счастья, которое медленно тлело в разлуке и разгоралось с твоим появлением.
Это было утро. Всегда утро. Темное, хмурое, осеннее. В 7.40 твой муж садился в свою бэху, нагло припаркованную у самого подъезда, его место никто не занимал, не хотели связываться и уезжал на работу. В 8.10 ты выходила с сыном и шла по тропинке между домов с ним в садик, бросив в мою сторону короткий взгляд. Я не видел улыбалась ли ты мне, но верил, что так и было. На твою стройную фигуру в светлом плаще, медленно идущую с малышом, держащимся за руку по усталой траве у меня, сразу вставал, как может стоять только у восемнадцатилетнего - безапелляционно, каменно, причиняя неудобства.
Назад ты возвращалась быстрым шагом, кажется, чуть запыхавшись. Я вставал и брёл с детской площадки, где сидел всё это время, с таким расчетом, чтобы подойти к двери одновременно с тобой. Ты сдерживала себя, старалась даже не смотреть в мою сторону, когда мы оказывались вместе у двери подъезда, открывала своим ключом и, не говоря ни слова, проходила дальше. Я - за тобой.
Если везло, и в лифте мы оказывались вдвоём, уже там все маски были сброшены, я принимал в свои руки твоё трепещущее, холодное с улицы тело. Ты жадно, ненасытно покрывала моё лицо поцелуями, словно выпуская из себя накопленную за время разлуки любовь. Особенно по понедельникам.
Суббота и воскресенье были моими самыми ненавистными днями. Я сидел на парах или метался по своей комнате, представляя, как ты в это самое время играешь с сыном, общаешься с мужем, ходишь с ним по магазинам, в кино. Спишь с ним! Как я ненавидел эту картину, стоящую перед моими глазами – ты с кем-то, кроме меня! И было тогда еще одно чувство, его даже трудно описать. Наверное, досада и сожаление, что самая прекрасная и удивительная женщина на свете, предел мечтаний и красоты, оказалась старше меня на пятнадцать лет и давно замужем, имеет ребенка и размеренную обеспеченную жизнь, которую я не в состоянии ей обеспечить. Мне казалось, что на месте этого мужа должен был быть я, родившийся намного раньше, тот, кого ты по-настоящему любишь. Под кем так сладко стонешь, снова и снова прижимая руки к себе и содрогаясь от запредельного женского удовольствия?
Неужели эти повлажневшие от чувств глаза с длинными ресницами, которые смотрят на меня беззаветно влюбленно, попрощавшись с покоем и стыдом, могут также смотреть в лицо другого мужчины, мужа, когда он вот так же, наваливается сверху, входит своим ненавистным мне членом в мою женщину, которая что, и под ним тоже стонет от удовольствия?
От таких мыслей сердце выпрыгивало и кулаки сжимались. Почему именно я чувствовал тогда ревность к чужой жене и мужу, посторонней семье? Как я там очутился?!
***
Я не скрывался, ты сразу узнала, сколько мне лет. Студент, вчерашний школьник, первокурсник Универа. Разговор в сети зашёл издалека, на общие темы. Чуть позже ты прислала своё фото. Конечно, оно отличалось от того, что было на анкете, но в лучшую сторону. Это была ЖЕНЩИНА из журнала. В расцвете молодости, обаяния, желания жизни, в наивысшей точке своих физических и душевных состояний. Я не сразу осознал причину твоей подспудной тревоги из-за разницы в возрасте. Ты спросила, не смущает ли меня это. Я отмахнулся с удивлением и недоумением - нет, конечно! И только потом посчитал: пятнадцать лет! У тебя уже были месячные, когда я родился!
Но когда такое было важно для озабоченного юноши? Наверно, и для тебя моя молодость была важным фетишем. Это сейчас я понимаю, что ничем не заслужил быть с тобою, всё происходило "само собой", вернее под твоим чутким руководством. Несколько дней общения в сети, и вот уже я на твоей ладони, полностью, без утайки, как на духу. А потом начались «те самые» разговоры. Ты рассказывала, как бы ты хотела, чтобы тебя любили, изливая в длинных и сбивчивых строчках все свои сокровенные фантазии, мечты, фетиши; откровенно и без утайки, щемяще стыдно и притягательно.
Я тоже отвечал, как бы делал ЭТО с тобой, придумывая и выражая в теснящихся строчках свою юношескую горячность. Мы удовлетворяли друг друга, сидя перед экранами. Я - за столом, ты - воровато убегая ночью с ноутбуком в туалет, спуская многократно и сообщая это гордо в переписке: "я уже кончил!", "А я - дважды!, "Погладь свою девочку еще за меня!"."А ты - своего дружка, хочу его!". Уже тогда мы были любовниками, еще ни разу друг к другу не прикоснувшись. Мы познали чувственные места друг друга, и самые любимые фантазии. У тебя их оказалось много!
И вот, вместо универа я отправляюсь в противоположную сторону. Стоит раннее осеннее утро, хмурые люди в автобусе исподлобья разглядывают серые улицы за окном, а меня трясет от волнения и возбуждения! Внутри всё дрожит, того и гляди оторвется. Меня даже подташнивает – ведь я еду к самой прекрасной женщине в мире! Твоё единственное фото стоит у меня перед глазами. Любимая, прекрасная, невозможная и идеальная! Она уже ждет и ХОЧЕТ меня!
Не было неловких разговоров и томительных пауз. Как только за мной закрылась дверь, твоё теплое, благоухающее тело доверчиво оказалось у меня в руках. Тот первый поцелуй, ароматный, умелый, сладкий и прекрасный, он проник в мой рот, завладел, лишил разума, оправдал все надежды. Все тревоги и сомнения остались за дверью, впереди были только любовь и счастье!
Это был идеальный сон подростка - женщина, отдающаяся без лишних слов, сразу, полностью, сама безумно желающая этого! Под твоим халатиком ничего не было, только крепкое, упругое именно женское тело, а не девичье. Отличия были хорошо заметны, но тем они казались притягательней. Налитая, крупная, чуть опустившаяся грудь с широкими коричневыми ореолами и крупными ягодами сосков, округлый животик, с ямочками по бокам, выпуклый низ живота, переходящий в крутой красивый треугольник лобка, покрытый лодочкой редкой поросли, чуть приоткрытый, как рот, пирожок промежности, в котором всегда было довольно влаги и желания. Бедра, томные, загорелые, породистые и чувственные, истончались плавными изгибами в точеные голени и небольшие стопы с малюсенькими красными ногтями на пальцах.
Ты не отпускала меня ни на секунду, от двери до постели, раздевая на ходу и двигаясь спиной, ведя меня на поводке непрекращающегося поцелуя. Дошел я уже полуголый, ты высвободила и сжала мой член в руках, вздохнув порывисто и жадно: "Боже, какой он прекрасный, я так хочу тебя!". И упала на спину, потянув меня сверху. Еще мгновение, и я был в тебе!
Разум мой был полностью опьянён твоей фигурой и жаркими объятиями, но все же разница была очевидной: это не было лоно девушки, но рожавшей женщины. Оно не было узким и болезненно тугим, ты не ойкала, принимая меня, как это обычно делали девчонки-ровесницы, причитая и норовя отползти от меня на локтях. Нет, член гладко вошел в твою глубокую, мягкую вагину, погрузившись между припорошенными волосками больших губ, во влажную и горячую пещерку, полностью, без остатка заполнив её, будто рождённый конкретно для этого места. Он уперся внутри в твёрдое дно, вызвав у тебя судорожный стон и утверждение: "да-да, вот так, как же хорошо!".
Конечно, "да", и много раз "да"! Первый раз был быстрым и яростным. Мы не предохранялись, и ты никак не уточняла этот момент, просто отдавалась целиком, как есть, вся, принимая меня на всю глубину, жадно и нетерпеливо, высасывая мои силы и сперму. Я чувствовал, что занимаюсь сексом именно с женщиной; все настройки у тебя были выкручены на максималки: аромат, сочность и чувственность тела, страстные эмоции, сладострастные окончания. Ты отдавалась. Это никак нельзя описать другим словом. Ты была вся моя тогда, и все наши встречи потом.
Трудно описать тот первый раз. Было много сумбура. Как после долгих блужданий в пустыне, мы пили друг друга, не в силах достичь полного насыщения. Твое тело казалось неиссякаемым источником. Ты могла принимать меня столько, сколько я мог тебя брать. Была ли это только твоя способность, или все женщины с возрастом приходят к такому аппетиту, я не знаю и поныне.
А еще ты была необыкновенно красива везде. Какой бы стороной ты ни повернулась, какая бы судорога не сковывала твоё тело, ты оставалась божественно великолепной картиной, картинкой, скульптурой, произведением. Твой пирожок, да всё тело в той твоей тридцатилетней форме, стоило запечатлеть в мраморе и выставить в музее. Я разглядывал тебя, пытаясь запомнить, щупал, гладил, ласкал, ощущая под пальцами пульсирующие ребристые стенки твоего лона или затвердевшие под пальцами соски. С твоим клитором у нас были особые отношения. Мой язык до сих пор помнит его упругость. Маленькой гладкой горошиной он выглядывал из толстеньких обрамляющих складок. Стоило мне лизнуть его, как ты, шипя от резкого удовольствия откидывалась на спину, услужливо раздвигая прекрасные гладкие бедра: "Ах, полижи мне; ах, ну что ты делаешь!? Я больше не могу, иди ко мне!".
И снова наши губы сливались, моё лицо мокрое от твоих соков, твоё лицо - мокрое от слёз удовольствия, мы сосались как перед смертью, а твоё тело бешено колотилось подо мной, принимая мой болезненно вспухший от желания член. "Да, глубже, сильнее, ах, да, еще, еще!"
"Он у тебя такой красивый!" - Устав, ты менялась со мной местами, склонялась сверху, осыпая меня темными густыми волосами. Между локонов было видно твоё лицо, старательно раскрытый, раскрасневшийся от поцелуев ротик. Головка члена скрывалась там, в еще одном твоём отверстии, созданном для любви. Неспешно посасывая, вытаскивая, облизывая и разглядывая, ты могла держать меня в напряжении долгое время. Потом или оседлывала сверху, накрывая раздвинутыми изгибами бедер, и блестящая от слюны головка скрывалась в теплой влажной темноте, пропадала из виду, накрытая пушистым лобком, увлекая за собой белеющий толстый ствол, нашу дорогу от меня к тебе; или нетерпеливо впивалась ртом, тесно и сильно помогая рукой, начинала жадно сосать, призывая кончить: "Да, солнышко, хочу в ротик, сделай мне в ротик! Я хочу выпить всё!".
