С некоторых пор Глеб Михайлович женщин недолюбливал. Да не с некоторых, а вполне с конкретных. С тех, когда добрый и участливый аноним не прислал ему на рабочую почту ролик, где женщина до боли похожая на его милую и скромную жену, скорчившись на карачках в нелепой сложноподчинённой позе отсасывала кому-то проворно двигая своей обесцвеченной головой. Происходило это в интерьере ординаторской, где они оба работали! Это точно была она, без всяких сомнений! Ноги её бесстыдно торчащие из-под халата, старательная рука, раскрытый жадный рот надолго врезались в его память и еще долго стояли перед глазами…
Он сразу её узнал и дальнейшее помнит смутно. Пришлось начистить ей морду. И ему, так как ОН тут же нарисовался «спасать» свою соску. Держали его потом всем отделением. А как она кричала, как защищала своего ёбаря!!! Это было наверно самым обидным. Пять лет вместе! Такая вся скромная и хрупкая: «не тронь её, не зажми, так неудобно, сяк не приятно», а позже и вовсе сплошное динамо. А в это же время, с тем, с кем Глеб из дня в день вместе на всех операциях, на перекурах… все праздники, выходные… Эх! Потерять жену – плохо. А лучшего друга – еще хуже! Почему именно с ним, чего ей не хватало?! Он отказывался понимать. Что с ним было не так? Он не находил ответа в себе. Ему было проще думать, что таковы все женщины, которые только спят и видят, как отдаться кому-нибудь новенькому.
Это было уже третье место работы после той истории. С первого сам ушел, чтобы не видеть их рожи. Его и не задерживали, даже отработку не потребовали. Второе он помнит плохо, так как просыхал только под утро, быстро похмелялся… А дальше все как в калейдоскопе: весело и кучеряво. Хорошо, что хоть никого не убил. Хирурги такое практикуют по пьяни. Отпустили тихо, без скандала по собственному. И на том спасибо.
Знакомый завотделением пригласил на освободившуюся вакансию, но с условием, что никакого спиртного. Сначала Глеб вешался от сушняка. Все тело ломило, его плющило, как наркомана. Но девчонки из процедурной подсуетились, поставили несколько капельниц, и он постепенно вернулся в человеческий вид. Сложнее всего было вечером дома - одному и без бутылки - дикая, запредельная тоска. И тогда он стал практически ночевать в больнице. Двенадцать дежурств в месяц! А что, удобно! И покормят, и есть где прикорнуть, и денюжка за суточные нормально капает. Стал строить планы и даже немножко копить. Когда живешь в больнице тратишься только на сигареты.
В общем, не прошло и года, как жизнь вошла в какую-то норму. Только женщин Глеб Михайлович теперь сильно недолюбливал. Как вспомнит бывшую, так кулаки сжимаются. Тому, значит, можно отсосать, а мужу – никак?! Будто нож, который жена воткнула ему в сердце так и остался там сидеть, с отломанной рукояткой и колет при каждом ударе.
Бляди! Бляди! Какие они все-таки бляди!
***
Операция начиналась в девять, и Глеб Михайлович на удивление, хорошо отоспавшийся на диване в ординаторской чистой хирургии, чувствовал себя свежим и полным сил. К чему только человек не привыкает. Даже к ночевкам в никогда не затихающей больнице скорой помощи! Он помылся, вошел в зал и приветствовал всю команду. Знакомые глаза здороваясь кивали ему из-под масок. Но одни глаза показались Глебу Михайловичу новенькими.
— Это кто у нас тут? – Склонился Глеб к невысокой и плотненькой девушке, которая весело и робко смотрела на вошедшего хирурга подведенными карими глазами.
— Здравствуйте! Я - Кристина! – Ответила девушка срывающимся голосом. Она почти присела в реверансе и кивнула головой. Говорила как отличница, бодро и чётко. Старалась.
— Глеб Михайлович! Это наша старая работница! Она в декрете была. Родила недавно. Вот, вернулась! – Пояснил анестезиолог.
Чужое семейное счастье мало сейчас трогало Глеба и он, поморщившись скупо поприветствовал новенькую-старенькую. Операция началась.
Все шло по плану пока где-то на третий час Глеб не заметил на белье «новенькой» Кристины характерные промокшие разводы в области сосков. Видимо, сочилось молоко из кормящей груди. Глеб и не придал бы этому значения, если бы эти темнеющие места на большой груди, которая угадывалась под хирургическим бельём новенькой, вдруг не вытеснили из головы всё остальное. Он почему-то представил как молоко сочится из больших отвисших как коровье вымя доек у стоящей раком этой старательной и робкой Кристины, представил большой оттопыренный зад бабы, и странно для себя возбудился.
Даже смешно. Наверно сказывалось длительное воздержание. Он заканчивал операцию уже на автомате, отгоняя шальные пошлые мысли. Что это с ним, почему он фантазирует о девушке, которой даже ни разу не видел, только глаза и неясный силуэт под халатом?!
Уже в отделении, он в поисках старшей сестры заглянул в её кабинет и вместо дородной и наглой «старшухи» вновь увидел Кристину. Он узнал её даже не по лицу, которое видел теперь впервые, а по её груди. Вывалив наружу большую налитую сиську, Кристина сцеживала молоко. Оно брызгало из широкого размочаленного соска, сжимаемого белыми от напряжения пальцами, и тонкими струйками цыкало по стенкам банки.
Глеб Михайлович так оторопел от увиденного, что замер уставившись на это особенное зрелище: полуголая баба, грудь, молоко…
— Может вы отвернётесь всё же?! – Кристина посмотрела на него и сказала твёрдо, но без обиды. При этом она почему-то улыбалась, глядя как тупит дядька-хирург, видя её грудь. – Может вам молока?! – Добавила она, окончательно смутив мужчину.
— Да! Нет! Извините меня, пожалуйста! – Запричитал Глеб и, покраснев, вылетел пулей из кабинета. Он долго потом вспоминал эту сцену, она его тоже непонятно заводила. И еще перед его глазами было лицо Кристины. Сцеживаясь, девушка закусила губу и закатила глаза. И чем больше мужчина вспоминал её, тем больше ему казалось, что она испытывала в этот момент особенные чувства, так живописно отразившиеся на её лице.
С того дня Глеб Михайлович исподтишка отслеживал новую сотрудницу, искоса наблюдая за ней везде. Она же ловила его взгляд и тихо улыбалась чему-то своему, беззащитно и покорно.
В отделении Кристину знали и любили. Получается, что только Глеб Михайлович, как человек новый, не был с ней знаком. Краем уха он слышал, как другие ординаторы, обсуждая возвращения операционной медсестры посмеивались, вспоминая какую-то историю, произошедшую с ней до замужества. Будто её изнасиловал кто-то из отделения, или наоборот, она с кем-то развлекалась, а их застали. Из обрывков разговора понять кто - кого было невозможно. Но Глеба задела эта история в силу его собственного прошлого. Он представал Кристину в развратных позах в ординаторской и краснел от возбуждения и злости. "Все они – шлюхи! На вид такая скромница, а только покажи член, она готова обо всём забыть, как бывшая!", - Злился Глеб Михайлович.
Мысли его почему-то снова и снова возвращались к Кристине. В ней не было особой красоты или грации. Крупная, невысокая. Мягкая. С широкими плечами, как у бывшей спортсменки. Ходила основательно, крепко ступая. Но эти глаза! Почему они так смущали Глеба Михайловича?! В них не было обычной для замужних женщин холодной дистанции. Та которая отпугивает лучше всяких перцовых баллончиков. Наоборот, он видел, угадывал там покорное ОБЕЩАНИЕ и жгучее ЖЕЛАНИЕ. Или просто ему всё это чудилось из-за долгого перерыва в сексе.
«Она - замужем. У неё маленькая дочка… Какого хера ты распустил тут нюни?» - Глеб был зол на себя, и на эту улыбчивую девушку, которая то ли что-то обещала ему что-то взглядом, то ли думала о своём и просто смотрела мимо него, улыбаясь своим собственным мыслям.
Логика Глебу совсем не помогала. По ней получалось, что ничего между ними быть не может, и ему стоит прекратить изводить себя неуёмными фантазиями. Однако, стоило ему вновь увидеть этот её «особый» покорный взгляд, будто бы идущий из самой души, а то и ниже, представить как эти глаза ловят его взгляд пока она заглатывает его напряженный член, и он уже не мог не на чём сосредоточиться. Ничего не помогало. Молочные мокрые сиськи, сжатые пальцами, стояли перед мысленным взором, и он хватал их своими руками, крутил соски, из которых сочилось молоко. С каждым днём Глеб заводил себя еще больше. Пару раз он специально врывался в кабинет старшей сестры, в надежде вновь застать там полураздетую Кристину. Но у него не выходило. Он злился на свою слабость и озабоченность, а еще больше – на Кристину, которая сама того не зная, играла с ним. Ярость и желание постепенно достигали апогея превращая некогда спокойного взвешенного мужчину в настоящего маньяка. Он уже постоянно фантазировал как берёт её, покорную, но порочную, нагибает, заставляет и насилует, наказывает её как олицетворение всех баб-изменщиц на земле.
Струна была натянута до предела. Поэтому то, что для него показалось долгожданной развязкой, концом игры, для Кристины стало полнейшей неожиданностью.
***
В тот вечер она впервые за полтора года осталась на ночное дежурство. Могла бы отказаться, но подружка умоляла. В ординаторской, как всегда, дежурил Глеб Михайлович. Странный мужчина. Ненамного старше, но нелюдимый и постоянно озадаченный. Глядит загнанным зверем. Она иногда вспоминала как огорошила его сцеживанием в кабинете старшей сестры, и это сладко отдавалось томлением у неё между ног. После родов это вообще стало для неё наваждением. Она ХОТЕЛА постоянно, страстно и безудержно. Мысли крутились вокруг всяких пикантных и пошлых образов, и она отгоняла их, чтобы не менять постоянно бельё. С ним теперь была большая проблема - возросшее желание буквально выливалось из Кристины.
