Но в час, когда мы мирились, я впервые со времён первой депрессии расплакалась, И это сделало меня слабее. С той минуты спонтанный плач мог пробить меня в любой момент. Не страшно, если это было дома - я жила теперь одна. Но если это случалось на работе... А на работе это чаще всего и случалось. Стоило мне увидеть мою Наночку, всегда улыбающуюся, всегда весёлую - меня что-то начинало душить, и я бежала куда глаза глядят, чтобы реветь, реветь, реветь...
Больше всего меня убивал счастливый вид Наны. Я по-человечески была за неё рада, и она заслуживала счастья. Но это счастье дано ей ценой моей муки, и что мне делать с собой? Я по-прежнему безумно любила её, и я ненавидела её парня, хоть ни разу его не видела. Мне хотелось, чтобы он исчез, провалился, сдох… Я однажды подумала, что я готова даже его убить. А потом ещё раз подумала, и поняла – я не способна на такое. И от безысходности я проплакала пять часов без остановки.
Я сколько могла, скрывала своё подавленное состояние, но это удавалось ровно настолько, чтобы все коллеги не спрашивали меня ежечасно «Алла, что с тобой». А их настороженные взгляды я ловила. Самое обидное – то что мою подавленность не замечала Нана. Она была как никогда весела. Ну правильно…
Скоро я разучилась концентрироваться, и как назло, это совпало с новым контрактом, который подкатил нашему рекламному агентству. Требовалось максимально сосредоточиться, а у меня всё валилось из рук. Впервые в жизни меня вызвал к себе на ковёр директор Гоча Георгиевич. Он был очень удивлён, но доброжелателен. Во втором вызове уже сквозило недовольство. В третьем – раздражение. Я не придумала ничего умнее, чем попросить отпуск за свой счёт, чем вывела его из себя. Он возмущённо кричал, периодически переходя на неведомый мне грузинский (по иронии судьбы родной язык моей Наночки) – про какой такой отпуск может идти речь, если у нас контракт, сроки и всё такое? На этом я не выдержала и разревелась, чем привела его в полное изумление: он, оказывается, и не предполагал, что я умею плакать. В общем, отпуск на две недели я получила. С намёком – если в себя не приду, меня понизят. Благо, после повышения Наны место обычного дизайнера было вакантным.
Ну и как я проводила свой отпуск? Очень просто. Проснувшись после очередного сна в поту и слезах, я брала вибратор или страпон, и до одурения дрочила себе, чтобы снять напряжение. Никакого удовольствия я не испытывала, оргазм мог не наступать очень долго, а я лежала на кровати, голая, раздвинув ноги, мастурбировала и ревела. Я пробовала всё. Я вставляла в свою задницу анальную вибрирующую пробку. Я включала на телевизоре дичайшую порнуху, где четыре взрослых тётки насиловали миниатюрную девушку, или где пять блондинок-нимфеток устраивали развратнейшую оргию с такими извращениями, что было жалко порноактрис, решившихся на этот ужас. Ничего не помогало. Меня это не возбуждало, и когда, наконец, механический еле ощутимый оргазм наступал, я была настолько обессилена, что заваливалась спать ещё на пару часов. К счастью, во время того сна мне уже ничего не снилось.
Успокоительные таблетки, которые я, к слову, начала принимать ещё за месяц до отпуска, мне не помогали. На улицу я не выходила, и всеми днями только и делала, что читала сохранившиеся в мессенджере послания от Наны. Давным-давно сгорели абонементы в фитнес и бассейн, а контакты салона красоты я внесла в чёрный список, чтобы они не беспокоили меня каждый день.
И вот наступил тот день, когда я подумала – я хочу сдохнуть.
Мысль эта показалась мне спасительно-освободительной, и я бы ухватилась за неё, если бы сразу же явно не услышала в голове пожилой голос бабы Рины:
«Никогда, слышишь, никогда даже не смей думать о самоубийстве! Кочергой тебя надо за такие мысли! Не сметь, слышишь? Знаешь, как меня иногда жизнь ломала? А я вот ни разу не думала с собой покончить.»
Я заревела в голос. До чего я дожила! Даже к бабе Рине не могу съездить, чтобы поплакаться в её фартук. Старуха на старости лет поехала крышей, и хотя не буйствовала, но людей почти не узнавала, дела делать не могла, и за ней ухаживали соседи и другие родственники. Я ездила к ней крайне редко, каюсь, но что бы я только не отдала, чтобы она сейчас могла меня выслушать и дать совет, попутно отругав за ветер в голове. Она всегда находила повод поругать меня, хотя – я знала – очень меня любила. И кстати, она так и не узнала, что я осталась лесбиянкой.
Но стоп, подумала я. Если не баба Рина – кто мне может помочь? Может, психолог?
Пересилив себя, я вылезла из койки, села за компьютер, и к вечеру у меня был список из шести психологов, имеющих в нашем городе самые высокие рейтинги и лучшие отзывы. Ещё десять минут – и я записана на завтра к Элеоноре Дмитриевне. Кандидату медицинских наук, обладателю каких-то там грантов и международных премий. С мыслью, что уже завтра мне помогут, я легла спать и даже в этот раз не плакала. Впрочем, это не освободило меня от ночного свидания с Наночкой. Причём в этот раз оно было каким-то очень экзотическим. В этом сне мы с Наной долго кувыркались, и я поимела её страпонами, язычком и пальчиками, а потом она встала рачком, а рядом я обнаружила широкий ремень. Я взяла его и слегка ударила её по маленькой и миленькой жопке. Я знала, что легкие шлепки ей нравятся, но в этот раз она не издала ни звука. Я шлёпнула её сильнее по другой ягодице – тот же результат. Я вложила в удар всю силу, и опять она молчала. У меня словно сорвало башню – я начала пороть её сплеча слева направо и справа налево, с желанием услышать, как она начнёт просить о пощаде. Но Нана, достаточно нежная девушка, не очень терпеливая к боли, всё молчала и молчала. Я лупила и лупила эту жопу, пока вдруг не увидела – задница от ударов стала чёрная-пречёрная, и из ран, оставленных ремнём, струями течёт кровь. Я в ужасе откинула ремень и с криком «Нана, прости меня» перевернула девушку. И закричала от ужаса сама – она вся была чёрная и в ранах, от пяток до волос на голове.
Этот сон был так натуралистичен, что, во-первых, я проплакала всё утро. А во-вторых я на всякий случай позвонила Нане и спросила, как она себя чувствует. Та была очень удивлена, сказала, что всё с ней в порядке и в свою очередь поинтересовалась, всё ли хорошо со мной.
- Ты здорова? – говорила она в трубку. – У тебя очень расстроенный голос. Что-то случилось? Хочешь, мы со Стасом примчимся, привезём тебе лекарств. Или поесть?
- Нет-нет, всё хорошо, дорогая. Спасибо тебе, всё нормально.
Я положила трубку и просто заскулила. Да я бы всё бы отдала, чтобы она приехала. Даже не чтобы потрахаться, а просто, как когда-то, сидеть на кухне, болтать о всякой ерунде, пить кофе с мороженым. Но как же она, сама того не зная, сделала мне больно, упоминая своего Стаса! Да чтоб его!..
Но спустя полчаса я вернулась мыслями к этому страшному сну, и уже никак не могла выкинуть его из головы. Да, это видение, но как я могла избить своего любимого человека? Что на меня нашло, что я так её выпорола? Что я за чудовище!!! Я плакала, я ненавидела себя, и от ненависти своей царапала своё лицо, и била себя по щекам. Кто знает, может я бы и до увечья себя довела. Но сработала напоминалка. Надо было ехать к психологу.
Невозможно передать, какой кошмар меня ждал там. Ещё войдя в кабинет, я ощутила дискомфорт. Элеонору окружал красивый интерьер, но сама она к себе не располагала. Она была небрежно одета, с плохо расчёсанными волосами, а её взгляд ясно говорил, что она не любит людей. Было в нём какое-то презрение, которое никуда не делось, когда она натянуто улыбнулась.
Но деньги были уже заплачены, так что я села, и подробно ей всё рассказала. Как я полюбила свою коллегу. Как соблазнила её, и она ответила мне взаимностью. Какой она была чистой душой. Как я ещё сильнее влюбилась в неё, поняв это. Каким бурным был наш роман, и тяжёлым расставание. В каком состоянии я нахожусь сейчас, какие сны мне снятся, и что было в последнюю ночь.
Чем дольше я рассказывала всё это, тем сильнее каменело лицо психолога.
- Вы вообще понимаете, что это всё ненормально? - наконец спросила она.
- Ненормально моё состояние?
- Состояние, конечно, тоже. Но в первую очередь ненормальна эта ваше противоестественное влечение, эта ваша гомосексуальная связь. Как вы вообще могли себе такое позволить, и чего вы ожидали? Вы ведь даже не допускали мысли, что у вашей Наны природа возьмёт своё. Вы сами виноваты в том, что случилось, целиком и полностью виноваты. И вы сами себя сейчас наказываете!
Много ещё всякой херни говорила она, но я уже не слышала. Мне стала противна эта тётка, и в какой-то момент перебив её, я сказала:
- После этого вы называетесь психологом? Я пришла к вам за помощью, за облегчением, а ухожу с желанием вскрыть вены. И если это произойдёт, это будет на вашей совести. А, впрочем, спите спокойно, вы об этом не узнаете.
Я кое-как доехала домой. В мыслях действительно было свести счёты с жизнью, да голос бабы Рины вновь прозвучал в голове, поэтому я просто достала бутылку коньяка и так напилась, что заблевала весь туалет, а наутро мучилась диким похмельем. Правда, благодаря пьяному сну, Нана мне не приснилась. Снились просто какие-то похмельные кошмары.
Я пыталась выкинуть из головы Элеонору, но её фраза «вы виноваты, вы сами себя наказываете», крутилась в моей голове. Да, я виновата! Я виновата, что не сделала счастливой Нану. Я виновата, что имела её как хотела, хотя мне нужно было больше сродниться с ней душой. Я виновата, что запорола её до смерти во сне.
Я должна себя наказать. Хотя бы за этот сон.
Я открыла шкафчик, в котором хранила свои секс-игрушки, и достала оттуда кожаную плётку. Потом я встала перед зеркалом и разделась. Я сняла с себя всё – даже серёжки и часы, чтобы полностью видеть себя голой.
