Вы спросите меня: «Почему я решился на такое? Почему поставил скрытую камеру в спаленку дочери?» Отвечу: «Потому, что иначе не мог». Не мог я жить с ярмом сомнения на шее, не зная в чем же подозревать любимую мою доченьку.

Первая любовь. Первый "поцелуй". Первое "прощай". Первая тоска. Первая печаль. Главный герой уезжает на каникулы в деревню, чтобы, вернувшись, спуститься в подвал и разгадать тайну звуков, исходящих из темноты.

Насира Бедного можно сравнить с героем другого фрагментарно дошедшего до нас произведения – с набоковским Гумбертом, но мармеладовский Насир гораздо сложнее Гумберта; тот без обиняков растормаживал застарелые психологические блоки копулятивными актами с падчерицей. Насир камуфлирует напряжение перед Насиром-партийцем, который, в свою очередь, маскируется перед инспектором-рулевым. Происходит психическая аберрация – двойное преломление сознания Бедного, вызывающая галлюцинаторные эффекты. Очевидно, перед нами личиночная стадия развития разума в момент перехода. Причем, сама ситуация, вызывающая катарсис, инициируется некими третьими силами. Напряжение (в данном случае – половое), замороженное идеологией и аскезой, внезапно достигает той отметки, когда происходят скачкообразные пертурбации психики. Что следовало за ними? К сожалению, повествующие об этом главы не сохранились. Любознательный читатель может их лишь промоделировать T-P матричным способом (весьма грубым) с акцентом на, разумеется, логотипы рубиновой метки.

«С момента её обнажённости, время стремительно рвануло вперёд. Мелькнул бермудский треугольник с чем-то подозрительным в нижнем углу. Но Ваня не был уверен, что это то самое, что ему показалось - рядовая прикрыла рукой треугольник и отвернулась от него слишком быстро. Поэтому, с докладом полковнику Ваня решил повременить. К тому же вид бермудского треугольника так дурно на него подействовал, так надавил на виски и взбаламутил кровь, что едва ли он мог издать что-нибудь членораздельное. Ему поплохело, как тем матросикам, сигавшим в воду в районе Бермуд.»

«За юницами вошел полковник. Тот самый старик из казармы. Распахнув полы сизой шинели, он напыщенно произнес: "Товарищи солдаты! Время пришло, чтобы вы послужили Родине! Отдали ей свои души и свои тела до последней клетки крови. Все знают, в каком положении находится наше общество, а кто не знает, тот обязан знать. Положение серьезное, очень серьезное! Мы стоим у последней черты. И я надеюсь, многие, если ни все, меня поймут. Разные супостаты поднимают свои бедовые головы. Через своих шестерок они пробуждают в народе инстинкты торгашества и рвачества. И рвотные массы капитализма грозят подмыть кое-где партийную дамбу нашего общества. Как грибы, тут и там возникают пророки. Они предвещают конец всего, что создано нашими предками. В такой обстановке отчизна командует - надо. И кто, как не мы должны отчеканить ей - есть?»

«Она расстегнула пуговицы. Её, всё более наглеющие пальцы, закопошились у него под одеждой. "Что будет? - панически жмурился Ваня. - Что сейчас будет!" Пальцы нашли колбасу. Как будто их треснуло током. Сироткина с писком отдернула руку, прижала её к груди. Потом расхрабрилась и снова полезла. На этот раз зацепила крючочками пальцев и потащила наружу. "Плод" выпал ей в руки. Она диковато отшатнулась.»